Мы обязательно будем скорбеть

Есть такие слова у апостола Павла: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды» (1 Фес. 4, 13). Мы слышим их достаточно часто за богослужением, они западают, врезаются в память, потому что касаются не чего-то абстрактного, далекого от области наших переживаний, тревог, боли, а именно того, что может сильнее всего трогать наше сердце.

И, конечно, прав апостол: мы не прочие, мы христиане, верующие в воскресение и жизнь вечную. Надеющиеся на то, что «когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный» (2 Кор. 5, 1). И не только в отношении себя самих упование такое содержащие, но и в отношении наших близких, тех самых, о ком великий наставник жизни христианской убеждает нас не скорбеть.

И, однако же, скорбим. И еще как скорбим! И тяжко порой, до слез, до изнеможения. А кто-то так и почти безутешно. Это отчего же так? От малодушия, от маловерия или неверия даже? Имеем ли мы право на эту скорбь, не грех ли она сугубый? Христианин ли вообще тот, кто скорбит об отшедших в мир иной?

Думаю, что скорее на самом деле не христианин тот, в чьем сердце эта скорбь решительно не находит себе места. Она закономерна, она следствие не только малодушия и маловерия, но и главной христианской добродетели — любви.

Отчего слезы, отчего больно так нестерпимо душе, когда уходит от нас дорогой нам человек в далекий и нами не пройденный еще путь? Оттого что он уходит, а мы-то остаемся. И «вчерашний день он еще беседовал с нами» (Последование мертвенное мирских человек), а сегодня его уста молчат, что бы мы ни говорили ему, ответа его нам не услышать. Мы расстаемся и оттого нам горько. Нам будет не хватать того, без кого мы прежде, возможно, и не мыслили жизни своей. Будет недоставать его тепла, его участия, совета, помощи, просто его самого. И разве можно нас осуждать, если мы прольем слезы, если мы будем печальны?

Авва Зосима не скорбел ли, когда отошла к Богу преподобная Мария, когда скрылось от него это явленное ему не на долгое время чудо? Преподобный Никон не печалился ли, когда преставился его великий авва, игумен всея Руси преподобный Сергий? Преподобный Никон Оптинский не страдал ли, расставаясь со своим старцем — преподобным Варсанофием? Кто осмелится их укорить, обличить в слабости? Им было свойственно скорбеть, свойственно и нам.

И оттого еще свойственно, что не знаем ведь мы наверняка участи отшедшего, и беспокоимся, переживем за него. И молимся не так, как обычно, а со слезами же, с болью сердечной. Мы любим этого человека, знаем его достоинства и добродетели, и в наших глазах они однозначно перевешивают его немощи и недостатки, но… Ин суд человеческий и ин суд Божий, и он неведом нам.

Смерть скорбна сама по себе: она противоестественна, ее не было прежде, она вошла в мир посредством греха и стала его поистине трагическим итогом. И это само по себе не дает нам относиться к кончине близких спокойно и ровно, в духе «чему быть, того не миновать». Почему плакал Господь, слыша о смерти Лазаря? Не потому же, что не знал его участи, не оттого, что разлучался с ним — Тот, в Чьей руке и дыхание, и самая жизнь наша. Он скорбел о том, чему подверг себя сам человек, о том, на какие беды и несчастья он себя обрек. Нам ли о том же не скорбеть?..

Будем скорбеть, будем и плакать, не стесняясь своих слез и не стыдясь их. Но только не так, как прочие. Те, которые не имеют упования. У нас оно есть. И потому и слезы о любимых, и скорбь о них верою рано или поздно обязательно претворятся в радость. И время расставания пройдет. И мы обязательно встретимся снова.